понедельник, 23 декабря 2013
Про Толстого пишу, простигосподи. Филологам и прочим сочувствующим и разбирающимся в предмете предлагаю не читать, ну или по крайности перед прочтением перекреститься и трижды плюнуть через левое плечо.
читать дальше
В связи с "Крейцеровой сонатой" у меня очередной когнитивный диссонанс. Потому что с одной стороны, конечно, как сказал дорогой мой Чехов Антон Палыч, «Суждения Толстого о сифилисе, воспитательных домах, об отвращении женщин к совокуплению и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две-три книжки, написанные специалистами». С другой стороны, пока не сядешь читать послесловие, можно думать, что все вышеперечисленные суждения относятся не столько к автору, сколько к персонажу. И как ведь круто написано, и как психологично, и как правдоподобно. На тему этого пациента, мне кажется, при желании можно работу по психологии писать. Все симптомы Толстой подметил правильно, вот только болезнь их вызвавшую определил напрочь неверно.
Совсем другое дело, что, конечно, "заставляет задуматься", хе-хе.
Длинная цитата– Вы говорите, род человеческий как будет продолжаться? – сказал он, усевшись опять против меня и широко раскрыв ноги и низко опершись на них локтями. – Зачем ему продолжаться, роду-то человеческому? – сказал он.
– Как зачем? иначе бы нас не было.
– Да зачем нам быть?
– Как зачем? Да чтобы жить.
– А жить зачем? Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана, незачем жить. И если так, то Шопенгауэры и Гартманы, да и все буддисты, совершенно правы. Ну, а если есть цель жизни, то ясно, что жизнь должна прекратиться, когда достигнется цель. Так оно и выходит, – говорил он с видимым волнением, очевидно очень дорожа своей мыслью. – Так оно и выходит. Вы заметьте: если цель человечества – благо, добро, любовь, как хотите; если цель человечества есть то, что сказано в пророчествах, что все люди соединятся воедино любовью, что раскуют копья на серпы и так далее, то ведь достижению этой цели мешает что? Мешают страсти. Из страстей самая сильная, и злая, и упорная – половая, плотская любовь, и потому если уничтожатся страсти и последняя, самая сильная из них, плотская любовь, то пророчество исполнится, люди соединятся воедино, цель человечества будет достигнута, и ему незачем будет жить. Пока же человечество живет, перед ним стоит идеал и, разумеется, идеал не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно больше, и не обезьян или парижан, чтобы как можно утонченнее пользоваться удовольствиями половой страсти, а идеал добра, достигаемый воздержанием и чистотою. К нему всегда стремились и стремятся люди. И посмотрите, что выходит.
Выходит, что плотская любовь – это спасительный клапан. Не достигло теперь живущее поколение человечества цели, то не достигло оно только потому, что в нем есть страсти, и сильнейшая из них – половая. А есть половая страсть, и есть новое поколение, стало быть, и есть возможность достижения цели в следующем поколении. Не достигло и то, опять следующее, и так до тех пор, пока не достигнется цель, не исполнится пророчество, не соединятся люди воедино. А то ведь что бы вышло? Если допустить, что бог сотворил людей для достижения известной цели, и сотворил бы их или смертными, без половой страсти, или вечными. Если бы они были смертны, но без половой страсти, то вышло бы что? То, что они пожили бы и, не достигнув цели, умерли бы; а чтобы достигнуть цели, богу надо бы сотворять новых людей. Если же бы они были вечны, то положим (хотя это и труднее тем же людям, а не новым поколениям исправлять ошибки и приближаться к совершенству), положим, они бы достигли после многих тысяч лет цели, но тогда зачем же они? Куда ж их деть? Именно так, как есть, лучше всего… Но, может быть, вам не нравится эта форма выражения, и вы эволюционист? То и тогда выходит то же самое. Высшая порода животных – людская, для того чтобы удержаться в борьбе с другими животными, должна сомкнуться воедино, как рой пчел, а не бесконечно плодиться; должна так же, как пчелы, воспитывать бесполых, то есть опять должна стремиться к воздержанию, а никак не к разжиганию похоти, к чему направлен весь строй нашей жизни. – Он помолчал. – Род человеческий прекратится? Да неужели кто-нибудь, как бы он ни смотрел на мир, может сомневаться в этом? Ведь это так же несомненно, как смерть. Ведь по всем учениям церковным придет конец мира, и по всем учениям научным неизбежно то же самое. Так что же странного, что по учению нравственному выходит то же самое?
Ну, положим, про сотворение богом вечных без "половой страсти" и воспитание бесполых высшими животными - это бред сумасшедшего. Но я в общем тоже часто об этом думаю - если концепцию божественного замысла мы оставим в стороне, а природа слепа и целей никаких не преследует, то чего так переживать за предполагаемое вымирание человечества - этого я не понимаю. А ведь переживают же. Куда ни плюнь - везде переживают.
Справедливости ради: дальше в послесловии Толстой говорит о том, что эти все его рассуждения о воздержании - недостижимый идеал, вектор движения, невыполнимая модель, ну и так далее - то бишь опять никто вымирать не собирается. Жалость какая.
Ну и, кстати, особого женоненавистничества я в повести не углядела. Там, скорее, своеобразная такая неприязнь к человечеству в целом, к обоим полам в равной степени.
@темы:
книжки